Бальный дневник Мадемуазель N

18** года, **месяца, **дня

Сего дня за чаем у М…ких заспорили, дозволять ли дамам ангажировать кавалеров. Что удивительно, некоторые господа поначалу высказывались весьма благодушно. Мол, пусть ангажируют, все лучше так. Нежели ты к ней подходишь, а она личико высокомерное скорчит, но кивнет. И потом ведешь эту мамзель в алеманде, а она все с таким ж унылым фасадом, и думаешь – то ли у тебя галстук кривой, то ли сам ты рожей не вышел, то ли щами от тебя несет, то ли еще чем ко двору не пришелся. Уж пусть лучше сама ангажирует. В том случае хотя бы есть надежда на доброе расположение.

К слову, во многих домах (не говоря уже о собраниях) до сих пор и дамское ангаже и неучтивость к кавалеру считают дурным тоном. Что, однако, кавалерам легко спускают с рук. Тоже мне, великое счастье, ежели одарил вниманием и поинтересовался, к примеру, какую книгу ты намедни прочла! Клянусь, увидит поглубже декольте и тут же забудет, о чем говорили. А уж коли ангажирует, хоть и воротит тебя от него – иди, пляши и показывай к нему всяческий шарман. Не то тетушки и вдовушки, от чьих взглядов нигде не скрыться, заклюют сплетнями.

А разговор зашел с того, что припомнили обед с танцами на День Ангела у моей кузины А…ки. Ухажер ее, г-н К…ий был отчего-то в тот день сердит и на первый вальс кузину нарочно не приглашал. Тогда сестра его М…а, видя обескураженность именинницы, громко, на всю гостиную, чтобы маменька с папенькой слышали, сказала: «Ну, и дурак ты, Павлуша!» и увлекла А…ку танцевать. К…й, точно как дурак, покраснел и тотчас вышел из комнаты. А барышни под конец вальса до того раззадорились, что чуть не уронили канделябр с клавира. А далее (по нашему этикету) вели себя и вовсе непристойно. Не в каждом доме хозяева такое стали бы терпеть. Что до нашего дядюшки, то он только посмеивался, глядя на эти проказы. До ночи М…а ни на шаг не отходила от А…ки, следовала за нею всюду, лимонад подносила и даже романс для нее исполнила. А…ка только смеялась, ухаживания принимала, а в сторону г-на К…го даже и бровью не повела. Когда же он, посрамленный, решил все же идти мириться, попросив исключительно для нее мазурку (все слышали!), А…ка состроила удивленность, а М…а тут же подхватила ее под локоток, и они исполнили такой жаркий мазурек, что маменька с папенькой окаменели и тут же распрощались с моим дядюшкой. Расставаясь, А…ка холодно подала руку г-ну К…му, а с М…ой нежно расцеловались.

Ну, так вот за чаем у М…ких долго спорили, надо ли позволять такое безобразие. И сошлись на том, что Павлуша К…й вел себя, конечно, отвратительно, но и сестра его, М…а – барышня чересчур легких нравов, что уж точно не сыграет ей на пользу в замужестве. Ни один порядочный господин не пожелает такой своенравной жены. Что до А…ки, то если уж К…й на что-то разгневался, следовательно, дала ему повод и ей следует быть более кроткой с ним.

Тогда же я не удержалась и спросила, а что, если б кузина сама ангажировала г-на К…го? Ах, ну это и вовсе бесстыдство! Все знают, что он почти ей жених. Зачем еще девушка станет указывать на это перед всеми. Вот так, в нашем «целомудренном» обществе, барышня вынуждена молча сносить дурной нрав жениха, покорно сидеть и ждать, покамест он снизойдет до нее.

Я хотела еще спрашивать, но маменька на меня уже поглядывала строго. И тут мой милый друг, Л…к Ш…ич будто с языка сорвал: «Господа, вы же только что сами высказывались за дамское ангаже! Как же так вы быстро переменились во мнении?». На что присутствующие мусью ответили, мол, то была шутка и, в самом деле, они бы никогда не потерпели от барышни такого нахальства. «По-вашему, господа, у дамы нет права выбирать?» — спросил Л…к. На что хозяин дома, г-н М…кий ответил: «Молодость бунтует против всего! Но если нарушить заведенный закон, все наше общество превратится в стадо некультурных животных. В свиней». Тогда Л…к обратился к присутствующим дамам: «А я считаю свинством запрещать дамам оказывать симпатию к кавалерам. Дамы, не соизволит ли кто-нибудь из вас ангажировать меня на ближайший бал у Воз…ких?». Я, зная, что маменька моя уже молнии метает в мою сторону, и потому стараясь на нее не глядеть, сказала: «Да, пан Ш…ч. Соизволю. Я ангажирую вас на… лендлер с алемандой!». Другие дамы тут же развеселились и продолжили. И уже через минуту у Л…ка был полный список.

Конечно, это была шутка, и я уверена, что никакая из дам не осмелится напомнить про свое ангаже на балу. Тем паче, что по нашим бальным манерам ангажировать заранее – моветон.

Теперь описание сего вечера завершаю, свеча моя догорает и уже глубоко за полночь.


18** года, **месяца, **дня

Вчера услыхала от подруги веселую историю про то, откуда взялось популярное пирожное «Наполеон»! Говорят, что его придумали императорские кондитеры в России в память о победе над Французской армией. И будто бы треугольная его форма напоминает шляпу Мессира. Как бы ни так! Русские офицеры также носил треуголки.

Так вот, И…ла говорит, что пирожное появилось гораздо раньше. Еще в те времена, когда Бонапарт был женат на Жозефине. И будто бы однажды Жозефина, обнаружила супруга с одной из фрейлин в будуаре их дома, Мальмезона. Чтобы спасти семейную жизнь от скандала, император объяснил, будто пытался выведать у фрейлины рецепт лакомства. «Какого же?» — не сдавалась Жозефина. «Пирожное… Наполеон!» — нашелся Сир. «Отлично, дорогой. Велите нашему повару его сегодня приготовить». Повар Наполеона был весьма находчив, и, зная, чем можно смягчить гнев Жозефины, подал к ужину чудесное лакомство – слои хрустящего печенья «Королевская газета», пропитанные воздушным кремом… Мир в Мальмезоне был восстановлен. Однако, с тех пор во Франции появилось новое крылатое выражение, нечто наподобие «наставил рога». О мужчинах там теперь говорят «угостил супругу тортом Наполеон»… Так и мы с подругой в беседе, сплетничая, говорим о ком-то. Верней всего, смысл высказывания понятен не только нам!

Однако, ежели маман прочла бы это… Но все же, дневник для того и есть, чтобы писать в нем все, о чем вслух говорить не позволено.


18** года, *месяца, **дня

Бабушка моя, царствие небесное, любила выпить. И, надо сказать, не считала это чем-то дурным. «Катажына, — говорила она мне, — никогда не отказывайся от вина, если тебе его хочется. Что тебе за дело до сплетников и их длинных языков!». И я часто пробовала бабушкины вязкие горьковатые ликеры и обжигающие рот пряные настойки. Так вот, сегодня бабушка мне приснилась. Я танцевала с нею все еще модный у нас контрданс «Прихоть мистера Бевериджа». Бабушка моя в этом сне загадочно улыбалась и говорила: «Изящнее, Катажына, изящнее! Придерживай платье! Смотри кавалеру в глаза! Не хохочи!». От этого я еще больше хохотала и сквозь смех пыталась ей объяснить: «Ты же не кавалер! Ты – моя бабушка! И ты очень смешная в этом плаще!».

Проснувшись, я долго улыбалась. Вспоминая наш нелепый танец и длинный бабушкин плащ, в котором мы с нею путались. И тут на ум мне пришла старая история про этот танец, бабушкою же и рассказанная. Ибо кроме ликера бабушка любила танцы до смерти! (в прямом смысле, но это история для отдельной страницы моего дневника) И знала невероятное множество историй, с ними связанных.

Так вот, something about «Mr. Beveridge’s Maggot»! Мистер Беверидж был весьма известным танцевальным мастером. Работал он в Лондоне, примерно в первой четверти 18-го века. И до сих пор остается загадкой, сам ли почтенный господин Беверидж сочинил все свои танцы, и этот! Если изучить танцевальные справочники, точно такие же фигуры можно найти и в контрдансах из изданий 1710 – 1728 года. Правда, с другими нотами! Музыка называется Ever Happy.

Подробности тщательно скрыты завесой времени, однако есть любопытная деталь, которая помогает распутать нити этой старой истории. Бабушка говорила, что миссис Беверидж была страстно влюблена в танцы. И, будучи натурой увлекающейся и любопытной, она изучала старинные контрдансы, отыскивая их среди песенок, под которые отплясывали на своих праздниках крестьяне. Затем госпожа Беверидж слегка «реставрировала» их и подписывала именем мужа. Поговаривали, она любила посмеяться над господами танцмейстерми, которые старательно объясняли новые фигуры, ею же и сочиненные… Ибо в те непростые времена немногие женщины могли позволить себе быть кем-то вроде нынешней госпожи Остин. Вот так талантливая миссис Беверидж и творила под именем собственного мужа. Что до нее, то она был нисколько не тщеславна, в их семье был мир и любовь, и ей все это было в удовольствие.

Бабушка любила рассказывать мне в красках о том, как танец этот создавался супругами. Много часов они провели в музыкальном кабинете со скрипкой и клавиром. «Отпусти меня, миссис Беверидж!» — взмолился злой, голодный и жутко уставший мистер Беверидж, когда время близилось к полуночи, но упрямая женщина была непреклонна. Она напевала мелодию до тех пор, пока муж, наконец, не выдал ее взыскательному слуху некий набор звуков, впоследствии многих романтиков пленивший своей изысканной простотой. Который миссис Беверидж тот час записала нотами своею рукою. Мистер Беверидж взглянул на жену и сыграл еще раз. «Great!» – произнес он. И тогда ему, наконец, было позволено отложить инструмент, поставить свой автограф на рукописи и выйти из кабинета. А миссис Беверидж приказала прислуге подавать ужин. На ужин была утка с брюссельской капустой, овсяный пудинг и вино, но, несмотря на голод, известный танцмейстер в тот вечер так и не притронулся к еде. Он пару раз пригубил вино и долго-долго смотрел сквозь жену, на губах его застыла странная полуулыбка, а в голове mezzo-piano звучала мелодия…

«Бабушка! Откуда ты все это знаешь?» — восклицала я, аплодируя. «Дорогая, я всегда внимательно слушаю, что говорят люди. Но еще больше я слышу, когда они молчат». Ах, бабушка!

Все это так странно, и вот уже полдень и мне нужно торопиться, после обеда мы едем на бал к Воз…ким. А я взволнована и бледна. И в груди неясное томление. Как бы и впрямь, не наступить кому на ногу в контрдансе или того хуже, в полонезе!